"Я уверен, что в то время, когда особняк Рамбуйе задавал тон хорошему
обществу, умели лучше слушать и лучше рассуждать. Все старались воспитывать
свой вкус и ум; я встречал еще образцы подобного разговора у
стариков-придворных, навещая их. Они умели точно выражаться, слог их был
энергичен и изящен, они вводили антитезы и эпитеты, усиливающие смысл, в их
разговоре было глубокомыслие без педантства и остроумие без злобы".

Ровно сто лет прошло с тех пор, как маркиз д'Аржансон написал эти
строки, которые я выписываю из его книги. В то время, когда он их писал, он
был примерно одних лет с нами, и мы, мой милый друг, можем сказать вместе с
ним: мы знавали стариков, которые, увы, были тем, чем мы не можем быть, -
людьми хорошего общества.
Мы их видели, а сыновья наши их не увидят. Вот почему, хотя мы не много
значим, но все же будем значить больше, чем наши сыновья.

Идя, как другие, я следую за движением. Сохрани меня Боже
проповедовать застой! Застой - это смерть. Но я иду как один из тех людей, о
которых говорит Данте: ноги их идут вперед, но головы повернуты к пяткам.
И что я особенно ищу, что прежде всего вызывает сожаление, что
отыскивает в прошлом мой обращенный вспять взор - так это общество, которое
уходит, которое улетучивается, которое исчезает, как один из призраков, о
каких я собираюсь вам рассказать.
Помню, еще ребенком, я был с отцом у госпожи де Монтессон. То была
важная дама, настоящая женщина другого века. Лет за шестьдесят до того она
вышла замуж за герцога Орлеанского, деда короля Луи Филиппа; теперь ей было
восемьдесят. Она жила в большом и богатом особняке на Шоссе д'Антен.
Наполеон выдавал ей пенсию в сто тысяч экю.
Знаете, почему выдавалась ей эта пенсия, занесенная в Красную книгу
преемником Людовика XVI? Нет? Так вот, госпожа де Монтессон получала пенсию
в сто тысяч экю за то, что она сохранила в своем салоне традиции хорошего
общества времен Людовика XIV и Людовика XV.

Александр Дюма
Тысяча и один призрак
День в Фонтене-о-Роз
(из предисловия)